ИЗ-ПОД ГРИФА «СЕКРЕТНО»
Газета «Советская Белоруссия» на протяжении года опубликовала ряд статей об эпохе массовых политических репрессий 1930—1940 годов и других сложных периодах 20 века. К примеру, «Повесть времен культа личности» (№154 за 12.08.2017 г.), в которой рассказывается история Серафимы Георгиевны Маргеловой – Гомановой, жены Степана Маргелова, видного ученого Академии наук БССР, к слову, уроженца Костюковичского района. Его обвиняли в том, что он завербован польской разведкой и под ее руководством проводил активную вредительскую работу. После того, как был расстрелян (29.10.1937 г.), аресту, как член семьи расстрелянного «правотроцкистского шпиона», и высылке в исправительно-трудовой лагерь на 8 лет подлежала его жена. А две дочери, 6 и 8 лет, были отправлены в спецлагерь для детей «врагов народа».
В статье «Рассекреченный ХХ век» (№28 за 10.02.2017 г.), автор Ирина Овсепьян ведет разговор с кандидатом исторических наук, писателем и сценаристом документального кино Натальей Голубевой. Говоря о «белых пятнах» в истории Беларуси, Наталья Голубева остановилась на начале 50-х годов. Кажется совершенно невероятным, но и в это время имел место кулацкий вопрос. «После войны в разоренной республике шел процесс выявления кулацких хозяйств: людей, оказывается, продолжали высылать в отдаленные районы Советского Союза», – такие слова собеседницы приводит автор. И такой пример, за что высылали. Так, к кулацким относили хозяйства, где было 7,3 га земли, 1 лошадь, 1 корова, 8 голов мелкого скота, молотилка и в то же время по 8-10 детей. А подтверждением всему этому являются архивные документы.
Копии архивных документов, переносящие в период 1934—1935 годов, лежат и у меня на столе. Их принес краснопольчанин С.Ф. Агеенко, для которого они завершающий этап работы по восстановлению истории предыдущих поколений его рода.
…Его родной дядя по отцовской линии Сергей Иванович Агеенко, 1902 г.р., уроженец д. Безуевичи Пропойского (Славгородского) района, выпускник Тамбовского артиллерийского училища, был арестован в январе 1935 года. Его обвинили в том, что он, на то время военнослужащий 120-го артиллерийского полка, помощник командира батареи, капитан, начиная с 1933 года и до второй половины 1934 года, среди военнослужащих части и рабочих паровозно-ремонтного завода г. Днепропетровска систематически проводил антисоветскую агитацию, направленную против политики партии в области коллективизации сельского хозяйства и ликвидации кулачества как класса, а также восхвалял заслуги Троцкого перед революцией.
Хронологию дела на С.И. Агеенко (по документам он еще проходит под фамилией Агеев, которую взял по призыву в Красную Армию в 1924 году) открывает выписка протокола закрытого партийного собрания от 9.11.1934 года. Как явствует из документа, к этому времени С.И. Агеев уже имел партийное взыскание – строгий выговор за проявление правового уклона на практике (на такую меру было изменено первоначальное решение об исключении из партии. Оно принималось в 1932 году). В 1934 году первичная комиссия по чистке дело о тов. Агееве передала в ДПК-30 для привлечения к партийной ответственности за дискредитацию отдельных руководящих коммунистов полка и общественных организаций. В вину ему ставилось то, что он сообщил о решении закрытого партийного собрания, на котором шла речь о засоренности парторганизации полка чуждыми людьми и наличии фактов вредительства в автотракторной мастерской, беспартийному старшему автотехнику Т. Дмитриеву, т.е. человеку, которого обвиняли в контрреволюции.
За это С.И. Агеев, «как неустойчивый коммунист, сознательно подрывающий работу парторганизации полка» был исключен из партии единогласно. А 13 января 1935 года был арестован по вышеуказанному обвинению. На этот счет в приговоре военного трибунала говорится, что «Агеев с целью контрреволюционной агитации использовал отдельные трудности как в городе, так и на селе и говорил, что улучшение благосостояния рабочих и крестьян возможно при изменении существующего строя. В декабре 1934 г. Агеев неоднократно среди начсостава полка, после убийства тов. Кирова и осуждения подонков зиновьевско-троцкистской контрреволюционной группы, проводил контрреволюционную агитацию, направленную к восхвалению контрреволюционера Троцкого. В декабре 1934 г. Агеев, разговаривая с рабочим Куровским по поводу злодейского убийства вождя Ленинградской парторганизации тов. Кирова, высказывал недовольство расстрелом контрреволюционеров-террористов, считая их не виновными, а также высказывал свое соображение по поводу осуждения контрреволюционеров Зиновьева и Каменева».
В протоколе допроса обвиняемого, датированного днем ареста, т.е. 13.01.1935 г., есть информация о его семье, социальном положении родных до и после революции. С вопросов такого характера к обвиняемому был начат допрос. Из ответов С.И. Агеева следует, что его родные до революции были середняками. Они имели 12 десятин надельной земли и 5 десятин купленной, т.е. собственной, а также в хозяйстве имелись 3 лошади, 3 коровы, 3 телеги и сельскохозяйственный инвентарь. После революции хозяйство осталось прежним.
Родители С.И. Агеева проживали в д. Безуевичи, которая относилась к колхозу «Новый шлях». С ними на то время жил и его брат Федор Иванович, 1906 г.р. В том же селе у него были и другие родственники: два дяди, три сестры со своими семьями. Еще один брат, Ефрем Иванович, 1908 г.р., жил в Москве, работал на ст. Реутова заведующим складом, до этого служил в 97 стрелковом полку г. Чаусы.
Есть в протоколе вопрос по поводу знакомых обвиняемого, а также о смене фамилии. По ответам явствует, что официально Сергей Иванович её не менял, просто записался так при составлении списков призывников в Красную Армию.
Часть допроса, касающегося антисоветской агитации, привожу дословно.
Вопрос: – В чем конкретно выявилось у Вас проявление правого уклона на практике?
Ответ: – В срыве выполнения плана картофелезаготовок, на которые я был послан в Черниговскую область от Днепропетровского гарнизона, и в моем заявлении о нереальности планов, и в заявлении о том, что в результате выполнения планов у крестьян забрали все, даже им ничего не оставлено для пропитания, сделанном мною комиссару полка Казначееву.
Вопрос: – С кем Вы делились о «нереальности планов»?
Ответ: – Ни с кем не делился.
На основании вышеизложенного военный трибунал признал виновным С.И. Агеева (Агеенко) в том, что он систематически проводил контрреволюционную агитацию, направленную к подрыву мероприятий партии и Советской власти, диктатуры пролетариата и приговорил его к 10 годам лишения свободы без поражения в правах (ст. 54-10 ч. 1 УК УССР) с отбыванием этой меры наказания в исправительно-трудовых лагерях.
Виновным себя С.И. Агеев в проведении антисоветской агитации не признал, заявил, что свидетели искажают его высказывания, подал кассационную жалобу. В итоге наказание ему было снижено до 6 лет лишения свободы. Отбывать срок направили в Северные исправительные трудовые лагеря Дальстроя (Магаданская область), прииск Бурхала.
Но вместо 6 лет С.И. Агеев провел там 23 года. Его жена Софья Петровна, оставшаяся в Днепропетровске с 3-летней дочерью, неоднократно за это время писала заявления в прокуратуру с просьбой о реабилитации мужа. Но ее запросы не удовлетворялись. Копия одного такого письма тоже есть в деле. С.П. Агеева обращается к первому секретарю Коммунистической партии Советского Союза товарищу Хрущеву Н.С.: «… Никита Сергеевич, уже 23 года мой муж живет вдалеке от своей семьи. Я работаю на коксо-химическом заводе им. Калинина в угольном цехе, не имею ни угла, ни семьи. Денег для поездки в г. Киев, чтобы похлопотать за мужа, не имею. Неоднократные мои письма в Киев и хождение к военному прокурору г. Днепропетровска не имеют успеха. Прошу Вас оказать содействие в реабилитации старого члена партии, который незаслуженно находится в далекой ссылке вдали от семьи».
Писал заявления о реабилитации и сам Сергей Иванович. Одно из них, датированное 22.10.1956 г. тоже есть в деле. Он обращается к прокурору Днепропетровской области, пишет, что со своей семьей не виделся 21 год. Он уже пенсионер, но поскольку в паспорте указано Положение о паспортах, опасается, что его могут не принять в г. Днепропетровске. Просит сообщить, каким образом можно реабилитироваться.
Дело бывшего помощника командира батареи 120 артполка было пересмотрено военной коллегией Верховного суда СССР. В определении военной коллегии от 23 сентября 1958 года говорится: «… Показания свидетелей (указываются фамилии) в обоснование виновности Агеева положены быть не могут. Допрошенные в настоящее время свидетели показали, что во время предварительного следствия следователь их показания записывал неправильно, искажая смысл и принуждая их подписывать протоколы. И что никаких антисоветских высказываний от Агеева не слышали».
Что касается слов Агеева о плохом материальном положении крестьян, неправильной политики заготовки сельхозпродукции, то они, как указано в определении, состава преступления, предусмотренного ст. 54-10 ч.1 УК УССР, не образуют. Опровергается показаниями свидетелей и восхваление Агеевым Троцкого. Сослуживцами Агеев характеризуется положительно.
Положительная производственная характеристика дана ему и начальником п/я АВ-261/18, где отбывал наказание. Из нее следует, что работал в должности заведующего складом, а затем ст. инспектором части интендантского снабжения пос. Бурхала. В 1958 году был переведен в пос. Ягодное на должность заведующего складом.
«… Тов. Агеев – Агеенко С.И., – говорится в характеристике, – свою работу знает, к обязанностям относится добросовестно. Работая материально-ответственным лицом, за все время работы не было случая недостачи или излишков материальных ценностей.
Лично дисциплинирован, требователен к себе, исполнителен. Систематически работает над повышением своего идейного уровня. Принимает активное участие в проведении общественно-массовых мероприятий.
В поведении и обращении вежлив, в быту ведет себя хорошо. Пользуется деловым авторитетом среди личного состава. На замечания старших реагирует правильно и делает соответствующие выводы».
А со справки о составе семьи родителей, выданной колхозом «Новый шлях» по состоянию на март 1958 года, можно судить о тех переменах, которые произошли за 23 года с его родными. Мать С.И. Агеева умерла в 1953 году, так и не увидев больше своего сына. А двумя годами раньше ее умерла старшая сестра Пелагея.
Также есть справка, выданная колхозом, где указывается, что в семье Агеенко раскулаченных никого не было. На стороне немцев во время Отечественной войны никто не работал, в полиции никто не служил. Отец С.И. Агеева с 10 лет служил по найму, т.к. у него не было земли. За время революции был наделен панской землей. Братья отца были тоже безземельными.
«Необоснованность предварительного следствия по делу Агеева видна из того, – говорится уже в определении военной коллегии Верховного суда СССР, – что он значился как сын кулака. Дополнительной же проверкой в настоящее время установлено, что до революции отец Агеева С.И. вообще не имел земли и только при Советской власти был ею наделен и с 1931 года до сего времени работает в колхозе».
23 сентября 1958 года приговор военного трибунала 7 стрелкового корпуса от 16.04.1935 г. и определение военного трибунала Украинского военного округа от 7.05.1935 г. в отношении С.И. Агеева были отменены, человек реабилитирован. Поставив здесь точку, задумалась. Давали 6 лет лишения свободы, а разлука с домом растянулась на 23 года. Как же так? Ответ на этот вопрос объясняет Положение о паспортах, о котором С.И. Агеев упоминает в своем заявлении к прокурору. Задавшись целью узнать суть этого документа, в Интернете нашла соответствующую статью по этому поводу, выложенную на сайте «Журнальный зал» из журнала «Новый Мир», 1996, 6. Называется она «Паспортная система советского крепостничества», автор В.Попов. Вот часть текста, которая проливает свет на некоторые события того периода.
«…Среди отверженных советским режимом граждан на самом дне находились крестьяне. Циркуляр № 13 Главного управления милиции НКВД СССР от 3 февраля 1935 года основывался на постановлении ЦИК СССР от 25 января того же года, в котором указывалось, что «восстановление в гражданских правах высланных кулаков не дает им права выезда с места поселения». Согласно этому циркуляру, всем высланным «кулакам, восстановленным в гражданских правах», паспорта выдавались «исключительно по месту расположения трудпоселения» на основе списков, представленных райкомендатурами. В паспорте следовало обязательно указать, что он выдан «на основании списка такой-то комендатуры трудпоселения, такого-то района, номер и дату списка». Пункт 3-й обязывал: «Лиц, имеющих в паспортах указанную запись, не прописывать на проживание нигде, кроме мест поселения. При обнаружении этих лиц в других местностях задерживать их, как бежавших, и направлять этапом к месту поселения».
С 1933 года тайно (в особых учетных формах милиции), а с 8 августа 1936 года и тайно, и явно (в учетных документах МВД и в паспорте) делалась отметка о судимости человека. В паспортах бывших заключенных, «лишенцев» и «перебежчиков» (перешедших границу СССР «самовольно») делалась запись следующего содержания: «Выдан на основании пункта 11 постановления СНК СССР за № 861 от 28 апреля 1933 г.». После принятия в 1940 году нового положения о паспортах и инструкции по его применению запись приобрела следующий вид: «Выдан на основании ст. 38 (39) Положения о паспортах». Эта приписка делалась и в паспортах кочующих цыган.
Найти приличную работу человеку, которого советская власть отнесла к «социально чуждому элементу» или сама насильственно превратила в «уголовный элемент», было практически невозможно.
Для миллионов людей, имевших судимость, путь домой, к семьям и родным, был, по существу, закрыт навсегда. Они были обречены скитаться по родной стране, каждый день их могли уволить с работы без всякого объяснения причин. Это была жизнь под занесенным мечом, который мог пасть на их головы в любой миг. Многие бывшие заключенные и не пытались вернуться к прежней жизни, так как понимали всю тщетность своих усилий. Иные оседали вблизи лагерей, из которых вышли, или завербовывались в отдаленные районы страны»…
Дело С.И. Агеева – это всего лишь частичка истории 20 века. А сколько таких покореженных судеб еще хранят архивы?
Дина МАНЬКО.
Фото из семейного архива С.Ф. Агеенко.