Мир в объятиях войны: рассказ Марии Клименковой
Детство под бомбами: воспоминания Марии Клименковой
Дети войны – это особое поколение. Война осталась в воспоминаниях этих людей с самой горькой стороны. Когда при встрече просишь что-нибудь рассказать о том времени, все отвечают одинаково: «Да что там рассказывать. Жили мы плохо, голодно. Да ждали, когда наступит Победа». О войне и не только рассказала нам краснопольчанка Мария Клименкова.
Детство, растоптанное войной
«Родилась я 7 января 1941 года, а зафиксировали это все документально лишь 9 мая. Хоть и знаю точную дату своего рождения, но год себе прибавляю только после 9 мая. Наверное, такая история у многих, почему-то это не было тогда столь важным. Мне было всего несколько месяцев, когда началась война. Отца сразу призвали на фронт, потому что он был опытный военный: прошел Русско-японскую и Первую мировую войну. Мама рассказывала, что провожали нашего татку Александра Никифорова на третью его войну всей семьей: я в подоле маминой юбки и еще семеро моих братьев и сестер. Для мамы это было большим горем, потому что она теряла не только кормильца, а своего родного и любимого человека. Это чистая правда. Между моими родителями была самая настоящая искренняя любовь. Помню, с какой нежностью и заботой они смотрели друг на друга. Мне хотелось бы, чтобы каждый испытал такое счастье.
Остались мы в своем доме в Галузах одни не жить, а выживать. Голод, бомбежки, окопы и дважды сожженная дотла немцами наша хата. Мама сказала всем нам: «Молитесь Господу, и отец вернется». И мы молились все долгие четыре года войны на коленях у иконы. Варка, так звали мою маму в деревне, рассказывала, что немцы были повсюду. Они были жестоки: загоняли детей, женщин и стариков в гумна и поджигали. Мама же с нами в самые темные времена пряталась в окопе, так и туда однажды прилетела бомба… Все молились – и Бог услышал. Она не взорвалась.
Отцу на фронте тоже было нелегко. Молодежь романтизирует войну, потому что заигрались в игры свои эти компьютерные, фильмов пересмотрели современных. Война – это холод, голод, боль и даже отсутствие воды. Татка вспоминал, что пить хотелось так сильно, а нечего было. Пили жижу, которую выжимали из глины, а потом шли в бой.
Соседские свиньи питались лучше нас
Нам повезло – татка вернулся с войны. Раненый, изможденный, но живой. Стали строить новую послевоенную жизнь. Помню, что все ввосьмером за мамой ходили и спрашивали, что можно еще поесть… Видели в ее глазах такую сильную боль, что она не в силах дать нам ту самую сытую и красивую жизнь. Я часто слышу, что все так жили в те времена – это неправда. Всегда были зажиточные и бедные. И военные времена не исключение. Сосед работал мельником, мог домой принести муки. Свиней своих кормил заварной мукой. Помню, что смотрю в это корыто и думаю, вот бы самой такого поесть. У нас был суп из ботвы – это вода и трава, а вместо хлеба - лепешка из жмыха от зерна.
Однако семья этого мельника научила меня одному важному и нужному жизненному правилу – все всем прощать и оставаться веселым и добрым, чтобы ни случилось. А история там такая произошла: сын их очень любил играть на гармошке, а хозяйка дома пела, как соловей. Как только парень заиграл, мать запела и пустилась в пляс, а тут мельник этот заходит. И как разозлится происходящим. Взял он со стола тарелку с кулешом и бросил в плечи супруге своей. Мы просто обомлели от происходящего. А ей хоть бы что. Кулеш стекает по фуфайке, а она продолжает танцевать и заливаться смехом. Обидно ли ей было? Думаю, да, но что бы она сделала? Бросилась на него с кулаками – злость порождает злость. Он успокоился, конечно, потом. И в целом, он всегда был за ней. Помню всей деревней выходили посмотреть, как она крышу перекрывает, а он ей кули соломы подает. Вот такая была семья. И ничего – всю жизнь прожили, детей вырастили.
Годы школьные, послевоенные…
В школу после войны мы тоже ходили. Я не любила вовсе. Не потому что уроки учить нужно было, а потому что бедности стыдилась. Идешь зимой в старой фуфайке, на ногах тряпки замотаны и в лапти всунуты. И в лютый мороз, и в проливной дождь – одинаково. Ходить приходилось много: начальная школа была в Галузах, семилетка – в Яновке, до нее шесть километров, а десятилетка – в Горах, до нее восемь километров. Попробуй дойди в лаптях этих.
Вопреки расхожему мнению, что все жили одинаково: скажу – нет. Некоторые даже платьица красивые носили. Знаете, есть такая пословица, которая наилучшим образом описывала происходящее: «Кому война, а кому мать родная». Но это не зависть – скорее обида. Мы же молоденькие, так хотелось тоже наряды менять, а не прятаться по углам. Но мама наша очень нас любила. Помню, наткет полотна холщового, из которого только мешки сейчас шьют, разделит на пятерых, потому что дочек пятеро, – на платки каждой не хватает. Она изловчится, но по косынке нам сошьет. Верите, мы самыми счастливыми и красивыми чувствовали себя в этих желтых холщовых платочках», – с нежностью вспоминает Мария Александровна.
«Мы работали в колхозе наравне со взрослыми»
Как рассказывает героиня, даже спустя десятилетия после войны жили все равно плохо. Держали скот, сеяли огороды, работали в колхозе, но снова не хватало даже на хлеб. Невольно задаешься вопросом, ну почему?
«Около двенадцати мне было, когда я начала свою трудовую деятельность. Работала на конях: запрягала их, ухаживала, пахала, бороновала, перевозила… Ставил бригадир меня и на другие работы: урожай убирала, коров доила, ферму вычищала – любую работу давали, а не платили. Палочки, галочки да трудодни – вся наша зарплата. Потом муки плохой насыпят в конце месяца. Плохой – не потому что жалели, а потому что хорошие зерна шли на семена нового урожая. Позже стали платить деньги, где-то около пяти рублей в месяц. Как на них прожить, если за один рубль можно было всего пять буханок хлеба купить?», – с горечью рассказывает собеседница.
Песня и гармонь звучали на все Галузы
«Мы работали много, скромно жили, но отдыхать умели и любили. Деревня шумела и гудела, как только гармонисты растягивали меха. Брат мой и меня научил играть. Я так с гармошкой по жизни и иду. Тогда популярны были танцы «Краковяк», «Страдания», «Сербиянка», «Барыня». Мы, девчонки молодые, с косами длиннющими да в ситцевых платьях покупали себе еще и брезентовые парадные туфли. Начищали их обычным кремом так, что отражение свое можно было в них увидеть, и танцевали до упада. Старики в окна смотрели и любовались.
Телевизоры тогда уже были, но у самых зажиточных. Если честно, то я иногда ходила под окна чужого дома, чтобы послушать, как он говорит-то телевизор этот чудной. Возили к нам и кино тоже. В школе новинки крутили советские, но это мероприятие денег стоило, поэтому я так ни разу и не сходила, но послушать под двери бегала. Я любопытная была», – смехом заливается Мария Александровна.
Судьбоносная встреча
«Мы поехали в Горы на «Десятуху». Рынок там был шикарный – все продавали. Денег у нас по-прежнему много не было, поэтому купили себе только по стаканчику семечек. А жара была тогда сильная. Домой приехала, а татка веточки березовые для веничка отбирает. Я легла на пол в оборванные листики – прохладненько. Тут мама в хату заходит, а с ней и хлопец молодой. Я подскочила — в волосах листья, на плечах ветки, а он: «Здравствуйте в вашу хату, я Василий». Так и подружились. Он из Горны. Работал в колхозе, очень рукастый и красивый парень был. Мы долго дружили, больше трех лет, а потом я и замуж за него пошла. Забрал он меня к себе в дом, а там тоже детей много и мачеха вместо мамы. Но я с ней общий язык нашла. Мамой ее называла, так хотелось вновь произносить это слово, потому что моей Варварушки уже к этому времени не стало.
Вася хоть и все умел делать по дому, но с конями у него не складывалось. Татка мой смеялся до слез, как мой муж на коня садился. Сначала отыщет пригорочек, потом оттолкнется, потом только сядет. Татка две войны на конях прошел. Умел запрыгнуть и на ходу, и с разбега. Он Васе говорил: «Такими темпами, Василий, вам шашкой враги голову снесут в первые секунды».
Так и жили мы – не тужили, детки пошли, а потом горе у нас случилось… На бортовой машине возвращались с работы домой. Водитель лихачил, не притормаживал даже на поворотах – мы и перевернулись аж четыре раза. Попала я в больницу со сломанными ключицами и коленом. Провалялась долгих четыре месяца. Работать потом уже в полную силу не могла. Но, как потом узнала, это еще был для меня счастливый случай — в этой аварии были и погибшие…
Любовь к Президенту длиною в 30 лет
«Я портрет Александра Лукашенко храню в рамке, рядом со своими родными. Около 20 лет тому назад вырезала из газеты и молюсь на него. Только при нем мы зажили хорошо: ни войны, ни голода, ни обмана. Чтобы ни говорили наши недруги, буду просить для него долгих лет жизни и столько же оставаться на посту», – взволнованно резюмирует Мария Александровна.
Текст и фото Ольги Басаримовой.