Жизненные истории семьи Колесниковых: план по геноциду нацисты выполняли круглосуточно

В домашний архив семьи Николая и Ирины Колесниковых заглянула наш корреспондент Ольга Басаримова, там нашлись потрясающие кадры прошлого столетия: их отцов, матерей, братьев и сестер, которые были свидетелями и участниками Великой Отечественной войны. Делимся историями этих снимков с вами в рамках нашего проекта: «За кадром: от истории семьи до истории страны».

Семья для Николая и Ирины Колесниковых – не просто слово. Они трепетно хранят жизненные истории своих родных и берегут свои семейные узы уже долгих пятьдесят девять лет.

Эхо войны в семье Колесниковых

«Мой отец Яков Колесников был пекарем, работал в местной хлебопекарне. Вначале на войну его не брали. Была так называемая броня, ведь хлеб – продукт первой необходимости, его должен был кто­-то печь. Позже, когда Краснополье было уже в оккупации, уже не до хлеба было, ничего не выпекали. Выживала моя семья только благодаря тому, что отец умел выделывать кожу, даже шить кожаные сапоги. В оккупации было нелегко. Однажды, возвращаясь домой от родственников мимо немецкого штаба, он был принят за партизана, доказать, что он мирный житель, удалось не сразу. Фашисты крушили дом, искали доказательства, – еле-­еле остался жив. Знакомый предлагал отцу пойти в полицаи, говорил, что обещают коня и жизнь сохранить, но отец наотрез отказался, спросил лишь: «Что делать будешь, когда свои придут?» И наши вскоре пришли, дали отцу автомат и забрали на фронт», – вспоминает Николай Яковлевич.

Любви на войне тоже есть место

«В доме было трое детей, мама Фёкла была беременная мною, тоска по отцу была колоссальной, и тогда она решила сходить его проведать, представляете? Вместе со знакомой пешком отправилась на реку Проня, под Славгород, там шли бои. Брели, а над головами пули свистели, а потом еще и за шпионов приняли. Но слава Богу, все закончилось хорошо: в ситуации разобрались, с отцом повидаться дали.

Дома тоже случай опасный был. Всех местных евреев под видом переселения отправляли на расстрел, только этого тогда никто не знал. Из воспоминаний мамы, она вышла на улицу, увидела эти колонны и поспешила вынести людям еды с собой в дорогу. В толпу внедрилась, а обратно уже никто не отпускал. Вырваться удалось лишь чудом – значит нужно было ей жить». Ровно за нашим домом, в противотанковом рву, через несколько минут все эти люди были уничтожены пулеметными очередями, а некоторые заживо закопаны в земле. Такого стона и плача еще не слышала земля краснопольская», – добавляет наш собеседник.

Боевые ранения – тоже цена победы

«Эту цену мой отец заплатил сполна. В бою на Проне прямо в него летела мина. Доли секунды хватило, чтобы неведомый голос, казалось бы что из самой Вселенной, крикнул: «Яшка, ноги!», и он увернулся, а друга убило сразу. У отца осколок вошел в пятку и вышел в боку. Со второй ноги сорвало сапог вместе с кожей. Катился кубарем с холма вниз, а когда лежал там, то увидел всю свою семью: жену и детишек, что только в бреду не привидится умирающему? Но предначертано было жить. Шло подкрепление, его забрали в госпиталь. Там он узнал, что из тридцати ребят в живых осталось после боя всего одиннадцать. Пока везли в Князевку, там предстояла операция, трясло так, что сил терпеть не было, и сознание отключалось, бортовая машина ехала под обстрелами круживших в небе фашистских самолетов с черными дюралевыми крестами. Но добраться до госпиталя – полбеды. Предстояла ампутация «наживую», а это – стакан рома и товарищеское «держись, солдат».

И после жизнь была

«Вернулся домой только в 1946-­м году. Долго шло восстановление, были повторные операции. Помню его деревянные костыли, на которых он чуть ли не до конца своей жизни проходил на работу. Пошел снова в пекари, затем – в сторожа. Но никогда он не жаловался на судьбу, хотя я видел, как ему тяжело. Вечером, снимая протез, он окунал ногу в холодную воду, чтобы хоть как-­то облегчить боль… Так и прожил, стараясь забыть о той войне», – со слезами на глазах рассказывает Николай Яковлевич.

«Маму немец купил за восемь марок…»

«Семнадцатилетняя девчонка Аня Зелинская, моя мама, завербована была в Германию на работы в 1942 году. Провожал ее на поезд отец, мой дед, вместе с другом. На обратном пути их догнали полицаи, обвинили в связи с партизанами и убили. Нет, не просто застрелили, а заставили вырыть себе могилу и встать на колени. Дед категорически отказался. Так и закопали стоя, растерзанного немецкими овчарками. Все это было на глазах у бабушки, у которой на руках были маленькие дети. Моя тетя Женя только спустя многие десятилетия мне призналась: «Я помню, как отца рвали собаки». К слову, доля правды в том, что дед был связан с партизанами была. Муж двоюродной бабушки был народным мстителем, но это была тайна за семью печатями. Даже когда в его дом ворвались немцы, выстроили в ряд его жену Маню и пятеро их детей и стреляли прямо над их головами, выбивая признание, никто из них не молвил ни слова.

Маме в Германии повезло. Ее купил богатый, но добрый немец. Она прислуживала в его доме. Была чиста и накормлена. Более того, кормили той же едой, что и хозяйскую семью, только за другим столом. Другим таким же подневольным повезло куда меньше. Они недоедали, терпели оскорбления и издевки. Десять месяцев такой жизни, а потом она бежала домой. Но всегда вспоминала слова своего хозяина, он прошел Первую мировую войну: «Стало быть, такой дурак Гитлер, если затеял эту войну. Ему никогда не победить Советский Союз», – рассказывает о своей семье Ирина Николаевна.

Три комиссованных хромых партизана на всю округу – среди них и мамина судьба

«Отец мой Николай Сподобаев застал войну безбашенным подростком. Так говорю, потому что у шестнадцатилетних мальчиков не было ни жизненного, ни военного опыта, но они судьбе назло, с горячим сердцем и жаждой победы крадут коня у коменданта Краснополья и едут к партизанам. Можно предположить, что тут же их жизни обрываются, но нет. Им удается стать подпольщиками-­повстанцами, которые наносили удары по вражеским коммуникациям, совершали нападения на отступающие фашистские части, спасали и защищали советских людей от угона в Германию.

Отец вспоминал, что самым страшным было убегать, когда стреляют автоматной очередью в спину. Это часто случалось на железной дороге, когда в ночи партизаны подрывали железнодорожные пути.

Однако бывали случаи, когда убить могли и свои. Отец всегда говорил, что любое оружие раз в жизни стреляет просто так, без цели и нажатия на курок. Вот и его винтовка, висевшая за спиной, неожиданно выстрелила… Аккурат, когда партизаны тихо и практически не дыша подкрадывались к логову немцев. Товарищи посчитали его предателем, тем, кто предупредил врага об опасности. Несколько секунд отделяли его от неминуемой смерти от рук своих друзей, никто бы не стал разбираться в деталях. Но немцы сразу же ответили огнем, что спасло жизни партизан. Ведь, нападая «вслепую», они не знали, где немцы  и сколько их. Тот бой был бы проигран, если бы не этот случайный выстрел.

Потом было еще много боев, ранение в ногу, госпитали и возвращение домой. И здесь было бы смешно, если бы не было так грустно. Три хромых друга, один даже без ноги, посватались к моей маме, среди них был и мой отец», – с улыбкой вспоминает собеседница.

«Хвалились войной только те, кто ее практически не видел…»

«Отец никогда не вспоминал о войне, практически ничего не рассказывал. Все, что знаю, – лишь какие­-то фрагменты. Никогда не хвалился орденами, даже не припомню, чтобы их хоть раз надевал. Я маленькая играла с ними, как с игрушками. Счастье, что не растеряла, а сберегла для истории. Но один случай запомнила навсегда. Купила как­-то своим сыновьям игрушечные автоматы. Они игрались, наставляя друг на друга. Тогда спокойный и сдержанный отец не смолчал и закричал: «Чтобы никогда в жизни я не видел, даже в игре, как вы наставляете оружие друг на друга». Больше никогда они их в руки не брали. Мы благодарны родным за победу и молимся, чтобы ни наши дети, ни наши внуки и правнуки никогда не видели войны», – резюмирует Ирина Николаевна.

 Фото Ольги Басаримовой.